Чужая земля - Страница 9

Впрочем, Борька Утесов знал леса Сумерлы не хуже местных вабиска. Десять из своих четырнадцати лет мальчишка прожил на Сумерле — в поселке Пять Дубов за Первым Меридианом, а последние два года — в почти такой же станице Черноречье. Отец Борьки — начальник полиции Черноречья есаул Утёсов — и мать, инженер 1-го класса Императорского Гражданского Инженерного Корпуса — всячески поощряли охотничьи экспедиции сына. Именно поэтому он заработал в пионерской организации ранг следопыта (что на лесной Сумерле было непросто), получал профессию лесничего (и астроэнергетика, кстати) и собирался стать лесничим. Старшие сестры Борьки уже окончили школу — одна училась на Земле на врача-регенератора, вторая летала стюардессой на планетолете линии Озерный-Луна 233. Но и сам Борька успел побывать во многих местах освоенной человечеством Галактики — летал на каникулах. Землю он помнил плохо и ни разу не был на прародине с тех пор, как Утесовы покинули ее… Впрочем, мальчишка самодовольно считал: Сумерла — планета геоморфная, а всякие там Кижи и Эрмитажи и по стерео неплохо выглядят…

…Сейчас Борька находился в сорока с лишним километрах от границы губернии. И двигал им не охотничий интерес, а обычное любопытство.

Зимой этого года экспедиция Войко Александра Драганова, исследовавшая леса между Голубыми Песками и 3-м Меридианом, вышла на заброшенный город. В составе экспедиции были такие знаменитости, как создатель прославленной Группы Поиска Чарли Беннет и гаргайлианец, чьё имя земляне произнести были не в силах — крупнейший в известной части Галактики специалист по городам и цивилизации Рейнджеров. Именно они и определили найденное поселение, как таковой. Ничего из ряда вон выходящего в находке не было — города Рейнджеров, безвестно сгинувшей загадочной працивилизации, встречались на многих планетах. Но не заглянуть в него лично было бы надругательством над человеческой природой…

Поэтому Борька Утесов, четырнадцатилетний казачонок из станицы Черноречье, добирался туда вторые сутки.

* * *

Подняв левую руку с комбрасом — комплексным браслетом-терминалом — Борька сверился с картой. Оставалось километров семь, не больше, и мальчик похлопал коня древком рогатины по крупу:

— Давай, солнце моё, — негромко сказал он, — уже недалеко совсем, давай.

Между огромными деревьями легко мог бы пройти стандартный джип. Но густющий подлесок катастрофически затруднял движение, порскала из-под копыт животная мелочь, а могло попасться и что-нибудь крупное и опасное. Во всяком случае, медведи тут были. Кроме того, эти леса славились, как вотчина диких племен, не признающих ничьей власти, но умело подогреваемых в ненависти к землянам эмиссарами Иррузая. Ненависть эта густо замешивалась на страхе, а оттого была непредсказуема и опасна. В своих охотничьих экспедициях Борьке приходилось и убивать лесовиков, и меняться с ними, и даже жить в их селениях, поэтому он хорошо себе представлял, на что они способны.

Слева за деревьями появилась хижина — приземистая, сложенная из плоских глыб камня-дикаря, проконопаченных основательно мхом, крытая камышом, уже успевшим поседеть от старости. Ее построили германские охотники, заходившие в эти места. Между Борькой и хижиной стояла грубая прямоугольная плита из алого гранита с высеченными на ней солярными знаками и витыми готическими буквами. Плиту окружало плотное кольцо лежащих на земле черепов, на некоторым из которых сохранились «хохлы». Та еще картиночка — германцы ни милосердием, ни пониманием чужих проблем не отличались, философствовать не любили, стреляли быстро и точно, пленными не интересовались, за своих убитых мстили с угрюмой сосредоточенностью, из-за чего постоянно имели неприятности с властями колонии вплоть до генерал-губернатора, что их нисколько не колебало. Временами Борька их жалел и пытался представить себе Безвременье, когда погибло почти всё население Европы, а потомки уцелевших спаслись под покровительство более везучих русских и англосаксов, вот уже третий век упорно и не слишком удачно пытаясь восстановиться, как полноценные народы. Но германцам еще повезло, а вот француза, китайца, негра Борька видел лишь в сохранившихся старых лентах и на фотках — смешных моноплоскостных изображениях…

— Хоп, — Борька вновь подбодрил коня. Впереди за деревьями прошли, неспешно обрывая листву с деревьев, несколько длинношеев — похожие на динозавров млекопитающие, они имели жуткую внешность, но для людей и вообще живых существ опасности не представляли — разве что наступят случайно… Да и добираться сюда из южных лесостепей они почти не добирались, предпочитая тамошние места, кишащие разнообразнейшей странной жизнью. — Хоппа, Раскидай!

Конь пошел рысью — плавной и мягкой. Борька на ходу отводил от лица древком рогатины тонкие ветви, пригибаясь под толстые.

Утоптанная звериная тропа вывернулась живой лентой под конские копыта из-под огромного раскидистого дуба. Борька выпрямился в седле, готовясь пришпорить коня каблуками (шпор он — казак и сын казака — не носил)… но короткий, утробный рык, за вершившийся всхлипывающим "Иххх…", заставил его натянуть повод, и Раскидай встал, как вкопанный. По его шкуре прокатилась волна дрожи, конь захрапел.

По тропе неспешно, уверенно трусила полосатая гиена. Очень похожая на своих земных собратьев (как и все геоморфные планеты, Сумерла доводила теоретиков биологии до умоисступления — будь их воля, они бы размазали подобные планеты по космосу тонким слоем вещества и успокоились) гиена вовсе не была труслива. Больше полутора метров в холке, с клыками, легко раскалывающими кости на ноге мамонта, полосатка мало кого боялась в лесу и сейчас, возвращаясь в свое логово, наткнулась на человека. На всадника. Людей гиена не видела никогда в жизни и не была голодна, но это существо шло по ее тропе — этого было вполне достаточно для нападения. Гиена опустила к утоптанной земле большую квадратную голову и снова зарычала.