Чужая земля - Страница 68

Войко Драганову не было еще двадцати. Рослый, похожий на Игоря смуглой кожей, черными волосами и светлыми глазами, он воевал вместе с Довженко-Змаем и, говорят, хотел стать офицером Флота, пока не «заболел» Сумерлой и не занялся вплотную ее изучением. Пятый год он странствовал по материку и островам, давно был уже членом-корреспондентом РИАН. В душе Игорь хотел быть на него похожим не только внешне — быть таким же — талантливым, ироничным, собранным. Игорь сейчас почти не удивился тому, что Драганов под утро оказался на крыльце с шашками в руках именно когда Игорь сказал, что хочет фехтовать.

— Можно прямо здесь? — Игорь поймал шашку, удобно севшую в ладонь.

— Конечно, — Драганов ловко перемахнул перила, приземлился на тропку и непринужденно отдал салют. Потом встал в боковую стойку, заложив левую руку за спину.

Игорь ответил салютом и, выписав несколько восьмерок, повторил позицию. Краем глаза отметил, что Степка никуда не ушел, а наблюдает за ними, облокотясь на перила.

— Я слышал, как вы пели, — сказал Драганов. — Спасибо.

— За что? — удивился Игорь и нанес колюший удар в горло, но в последний миг вильнул кистью, и Драганов отбил удар у самого живота, пояснив:

— Сербы — мои прямые предки, а в песне было о них.

Игорь отскочил, чтобы удержаться на ногах — отбив был силен — поклонился и ответил:

— Благодарю.

После чего вновь сделал стремительный рубящий выпад, но клинок Драганова, метнувшись навстречу, словно заключил клинок Игоря в серебряный кокон — шашка вырвалась из руки мальчишки и полетела на ступени. Игорь поднял левую руку:

— Сдаюсь. Честное слово, я думал, что хорошо фехтую.

— Просто я — лучше, — спокойно ответил тот, — и это не удивительно… Ну что, попробуем еще раз — всерьез?..

4

Проснувшись, Игорь несколько секунд не понимал, что с ним происходит, что для мальчишки было вообще-то редкостью. Он лежал на узкой кровати в небольшой комнате со стенами, облитыми изоляционными амортизаторами. Горевшая лампа освещала бронированную дверь и короткую лестницу, ведущую к люку в низком потолке. Вся эта комната плавно раскачивалась.

Но удивиться Игорь толком не успел. Отчетливо вспомнилось, как они отправлялись, как он завалился спать…

Он лежал в жилом отсеке идущего лесохода.

Игорь сел, стараясь не треснуться головой о койку второго яруса. Слепка спал наискосок, у второй двери, ведшей в корму. Больше в отсеке никого не было. Ну конечно, все торчат наверху или на крыше.

— С началом путешествия, — негромко поздравил себя Игорь и длинно зевнул. — Интересно, мы далеко уехали?

— Чего? — сонно опросил Степка, начиная ворочаться на койке. — Приехали?

— Наоборот — едем, — Игорь сел и потянулся. Настроение было отличным, он выспался и испытывал то приятное чувство, которое появляется, если долго-долго готовишься к чему-то хорошему, а потом это хорошее начинается.

Продолжая зевать, улыбаться и потягиваться, Игорь подошел к умывальнику и, насвистывая, занялся туалетом. Лесоход качало — то сильней, то слабей, но всегда ощутимо, однако юный руководитель экспедиции не только ухитрялся сохранять равновесие, но даже не облился. Нажимной умывальник фыркал тугой струей в оцинкованную раковину.

— Ну что ты шумишь, Витек? — сонно спросил Степка, и Игорь понял, что он-таки не проснулся и пребывает где-то в своем прошлом, рядом с каким-то Витьком. — Хватит же… а то в морду…

— Пора вставать! — заявил Игорь, вытирая лицо.

— Кому пора, а кому и нет… Я недавно приехал, — и больше Степан в разговоры не вступал.

Игорь неспешно, даже со вкусом, оделся, пристроил на бедро кобуру, но потом, усмехнувшись, снял оружие и повесил возле кровати. Степка про такое говорит «понтоваться». В его время это выраженьице, сгинувшее в руинах мировой истории, обозначало упрямое и глупое старание казаться чем-то большим, нежели ты есть на самом деле. Расхаживать по лесоходу с РАПом на боку означало именно понтоваться…

…Все пятеро бодрствующих участников экспедиции сгрудились за креслом водителя — лесоход вел Борька. Здоровенные «хлысты» сосен ложились под машину, как хворостинки под ботинок. (Жутко расточительно, конечно, но что делать?)

— Привет. Сколько прошли? — Зигфрид посторонился, и Игорь оперся локтями о спинку кресла водителя.

— Привет, сорок километров, — Борька пожал протянутую руку. — Через три часа пройдем мимо города Рейнджеров.

— А, это тот, где ты был, — вспомнил Игорь. — Девушки, если уж вы едете с нами, то не могли бы вы приготовить поесть? По-моему, пора… Кать, ты, кажется, профессиональный кулинар?

Катька и Лиза переглянулись. На лицах их было написано возмущение. Прежде чем они успели что-нибудь сказать, Зигфрид засмеялся и, пробормотав что-то по-немецки, добавил:

— Интересно, почему девчонки всегда так возмущаются, если их просят приготовить поесть?

— Это атавизм, — авторитетно сообщил Женька, — проклятое наследие феминизма XX века… Во, а историк-то наш что, спит?!

— Уже не спит, — Степка пролез в кабину, где все-таки становилось тесно, и огляделся: — Да-а, это не "Клим Ворошилов".

— При чем тут Клим Ворошилов? — осведомился Зигфрид. — И кто это?

— Танк "Клим Ворошилов", КВ, — терпеливо разъяснил Степка, любуясь видом за окнами. Зигфрид нахмурился:

— Был такой, что ли? — неуверенно посмотрел он на Игоря. Тот авторитетно ответил:

— Был, — хотя, если честно, не помнил, что было танком — "Клим Ворошилов" или "Иосиф Сталин"? — Так мы есть сегодня будем? Или… — он подозрительно осмотрелся, — вы уже поели?